Мы с вами живем в Озерском крае - уголке истинно русской природы: леса, пахучие луга, холмы, овраги, ложбины, поля чередуются между собой, создавая изумительную красоту. Озерский край, как магнитом, притягивает к себе талантливых людей. Именно здесь более 25 лет в усадьбе своих родителей в деревне Дулебино жил Дмитрий Васильевич Григорович.
«Надо вам сказать: я с детства чувствую особенное влечение к нашим русским проселкам. Если судьба приведет вам когда-нибудь случай ехать по России, если при этом вам спешить некуда, вы не слишком взыскательны в отношении к материальным условиям жизни, а главное, если вам страшно наскучит город, советую чаще сворачивать с больших дорог.
То ли дело проселки! Вы скажете: поэзия! Что ж такое, если и так? И наконец, если хотите знать, поэзия целой страны на этих проселках! Поэзия в этом случае получает высокое значение. Не вытягиваются проселки но шнуру; не трудился над ними инженер - все это совершенная правда: их попросту протоптал мужичок, своими лаптишками; но что ж до этого! Посмотрите-ка, посмотрите, какою частою, мелкою сетью обхватили они из конца в конец всю русскую землю: где конец им и где начало?.. Они врезались в самое сердце русской земли, и станьте только на них, станьте, они приведут вас в самые затаенные, самые сокровенные закоулки этого далеко еще неизведанного сердца. На этих пробелках и жизнь проще и душа спокойнее в своем задумчивом усыплении. Тут узнаете вы жизнь народа; тут только- увидите настоящее русское поле, с тем необъятно-манящим простором, о котором так много уже слышали и так много, быть может, мечтали.
Тут услышите вы впервые народную речь и настоящую русскую песню, и, головой вам ручаюсь, сладко забьется ваше сердце, если только вы любите эту песню, этот народ и эту землю!..»
Этими словами Дмитрия Васильевича Григоровича хочется начать наш рассказ, о нашем земляке Д.В. Григоровиче.
А родился он 31(19).03.1822 в с. Черемшан (Никольское) Ставропольского уезда Симбирской губернии (ныне р.п. Никольское-на-Черемшане Мелекесского района). Отец Григоровича, Василий Ильич, отставной гусар, В.И. Григорович женился на француженке Сидонии де Вармо(н), дочь погибшего на гильотине во время террора роялиста де Вармона. Ее сводная сестра Камилла Ле-Дантю, была замужем за декабристом В.П. Ивашевым. Затем приобрёл имение Дулебино в Каширском уезде Тульской губернии и стал помещиком. Григорович рано лишился отца в 8 лет и вырос на руках матери и бабушки, которые дали ему чисто французское воспитание. Судьбу писателя, прожившего 77 лет (с 1822 по 1899 г) и пережившего почти всех своих великих современников, не назовешь обычной. Во-первых, хотя он рос в России, в деревне на берегах Оки, но воспитали его француженки мать и бабушка. Обе женщины, ставшие волею судеб российскими помещицами, говорили исключительно по-французски. Мать и бабушка сторонились соседей-помещиков. Жили уединенно. Детское свое одиночество Григорович запомнил надолго. Оно, вероятно, было тем более тягостным, что, по свидетельству всех знавших его, Григорович всегда отличался большой общительностью, умением и желанием сближаться с людьми.
«В кругу русских писателей, вспоминал в последствии Григорович,—вряд ли найдется много таких, которым в детстве привелось встретить столько неблагоприятных условий для литературного поприща, сколько их было у меня». До 8 лет он, свободно говоривший и читавший по-французски, не брал в руки ни одной русской книжки, русских сверстников у Дмитрия Васильевича не было. Русскому языку выучился он от дворовых, крестьян и больше всего от старого камердинера отца - Николая, О Николае можно было сказать: в нем свету мало, но теплоты много. За весь холод и одиночество детской жизни Митя отогревался только, когда бывал с ним.
Николай знал много разных приключений и сказок. Они с ним гулял и по полям и рощам, слушали птиц, ходили на мельницу. Мальчику было интересно с этим простым и добрым человеком. Долина Смедвы, крестьянские и помещичьи типы Дулебина и его окрестностей найдут позже отражение в его художественном творчестве. Сюда не раз будет приезжать он уже сложившимся писателем в поисках новых впечатлений.
Бабушка была очень недовольна этими походами. Ей хотелось, чтобы больше времени Дмитрий уделял иностранным наукам, поэтому вскоре мальчика отправляют в Москву. В декабре 1832 Григорович помещают в московскую гимназию, а через год отдают в Петербургский пансион, содержавшийся француженкой Монигеттии, наполненный в основном учениками-французами, среди учеников только двое русских.
С 1835 Дмитрий Васильевич занимается в пансионе Костомарова, созданном для подготовки к поступлению в Главное инженерное училище, а в 1836 г. мать записывает его в кадеты этого училища.
Григорович тяжело переживает переход из вольной среды пансиона в училище, известное суровой дисциплиной, шагистикой; кроме того, писатель испытывает отвращение к занимавшим почти всю учебную программу техническим наукам. Пребывание в училище лишь частично скрашивала дружба Григоровича с товарищами. Были здесь Достоевский, Тотлебен, Радецкий. К точным наукам, составлявшим главный предмет преподавания, Григорович не имел ни малейшего призвания. Его влекло к себе искусство, и, кроме рисования, к которому у него был талант, он мало чем занимался в училище. Литературные беседы с которым во многом повлияли на его формирование художнического мировоззрения.
Инженера из Григоровича не получилось. Он по одному полукурьёзному обстоятельству вышел из Главного инженерного училища недоучившись: не отдал на улице честь великому князю Михаилу Павловичу, сбежал от догонявшего адъютанта, но был "вычислен" дирекцией и подвергнут наказанию. Это повлекло за собою ряд трагикомических последствий, весьма забавно рассказанных в «Воспоминаниях» Григоровича. Рассеянного кадета посадили на неопределенное время в карцер и только по болезни перевели на некоторое время в лазарет. Испуганная такими строгостями мать Григоровича, поддалась после этого настояниям сына, и он променял инженерное училище на академию художеств.
Случившееся стало удобным поводом для того, чтобы впечатлительный юноша покинул учебное заведение: расположения к математике и инженерному делу не питал, суровой казенщине тамошних порядков не соответствовал. Куда было податься человеку с артистическими наклонностями. Некоторое время он ищет себя: В 1840 Дмитрий Васильевич, давно уже увлекавшийся живописью и бравший уроки рисования в Строгановском училище, поступает в Академию художеств, одно временно с этим пытает счастья и на театральных подмостках, но, по его собственному определению, «играл ниже всякого описания».
"В то время вся Академия фанатически была увлечена Брюлловым; он сосредоточивал на себе все внимание", - писал Д. Григорович. Все студенты, от мала до велика, горели одним желанием: попасть в ученики к прославленному мэтру. Естественно, Григорович тоже находился от знаменитости в восторге, и как сам признавался, встречая его в коридорах, "замирал, руки мои холодели, язык прилипал к гортани". Но так получилось, что наставником Григоровича стал архитектор М. А. Тамаринский. Тем не менее увлечение творческой манерой блистательного мастера сказалось на многих работах начинающего художника. К ним относится автопортрет 1840-х годов. В архиве сохранилось немало и других его работ: портреты членов семьи, виды имения Дулебино, зарисовки пейзажей, интерьера, чертежи дома, хозяйственных построек, программы домашних спектаклей. Он тщательно изучал работы западных художников - гравировальные доски Григоровича повторяют классические сюжеты.
Среди рисунков много сведенных на кальку орнаментов, виньеток для записных книжек, перерисовок из древнерусских книг. Есть также план реконструкции собора Святой Софии в Киеве - дань знаниям, приобретенным в Инженерном училище, в которое он поступил в 1836 году. Правда, оно не было им закончено, но здесь завязались те знакомства, которые во многом определили будущее литературное и житейское окружение Григоровича. Художник из него также не получился, и Дмитрий Васильевич оставил Академию.
Через некоторое время, благодаря случайной встрече с директором императорских театров А. М. Гедеоновым, Григорович стал служить в канцелярии петербургского Большого театра. Знакомство с театральным миром побудило Дмитрия Васильевича заняться переводами модных французских водевилей.
Дело пошло на лад, вскоре он пишет несколько оригинальных рассказов не означало, что Григорович стал настоящим писателем. Меж тем литература все больше захватывала юношу. "Сделаться литератором, - вспоминал Григорович в своих мемуарах, -казалось мне чем-то поэтическим, возвышенным. - целью, о которой только и стоило мечтать».
Второй необычной особенностью судьбы Григоровича было редкостное число крупнейших российских литераторов, встреченных им в самом молодом возрасте еще до начала или в самом начале собственной писательской карьеры.
В начале 40-х годов Григорович познакомился с Некрасовым, в то время издававшим разные юмористические сборники: «Первое апреля», «Физиология Петербурга» и др. В них появились пробы пера молодого писателя — «Штука полотна» и «Петербургские шарманщики». Кроме того, он переводил разные книжки для Плюшара, писал небольшие очерки в «Литературной газете» и театральные фельетоны в «Северной пчеле». Некрасов знакомит Дмитрия Васильевича с литераторами и привлекает его к участию в своих изданиях. Будущий писатель сходится с Тургеневым, Панаевым, Белинским, посещает собрания кружка братьев Бекетовых, в который входили и многие члены тайного общества Петрашевского. Некрасов предлагает ему принять участие в сборнике "Физиология Петербурга". Это было почетное предложение, главным в жизни Д. В. Григоровича всегда была литература.
Некоторые из первых его рассказов («Театральная карета», «Собачка») были малоудачны. Но уже очерк «Петербургские шарманщики», опубликованный Некрасовым в сборнике 1845 года «Физиология Петербурга», принес начинающему писателю успех и известность. Замечен был критикой и рассказ «Штука полотна», вошедший в также изданный Некрасовым альманах «Первое апреля» (1846).
Без колебаний и сомнений Григорович становится в ряды сторонников реалистического метода в русской литературе, во главе которых стояли Н. Гоголь и В. Белинский.
«Влечение к реализму, желание изображать действительность так, как она в самом деле представляется, как описывает ее Гоголь в «Шинели», навсегда, по его собственному признанию, стали основой, пафосом всего творчества Григоровича. Они соединялись у писателя с удивительно развитым чувством ответственности за свой труд, с пониманием его особого значения для общества. Писать по принципу «и так сойдет» казалось Григоровичу, по его словам, «равносильным бесчестному поступку». Это отношение к творчеству как к миссии, общественному служению было свойственно многим русским писателям, и в этом Григорович не уступал ни одному из них. «Петербургские шарманщики» ввели Григоровича в круг Белинского. Особенно велик был успех повести «Антон Горемыка». Белинский считал ее «больше, чем повестью». «...Это роман,— писал он,— в котором все верно основной идее, все относится к ней, завязка и развязка свободно выходят из самой сущности дела...».
Несмотря на то, что Антон — мужик простой, вовсе не из бойких и хитрых, он лицо трагическое, в полном значении этого слова. Эта повесть трогательная, по прочтении которой в голову невольно теснятся мысли грустные и важные». В альманах отдали свои произведения писатели с именем. Григорович принялся за дело с некоторым душевным трепетом. Дмитрий Васильевич долго и тщательно изучает натуру –уличных музыкантов, жизнь которых заинтересовала его. Результатом этих наблюдений явился очерк «Петербургские шарманщики». Работая над очерком, Григорович постигал тайны литературного мастерства. Рукопись очерка прочел Ф.М.Достоевский. Между прочим, он указал автору на сухость выражения «Пятак упал, к ногам».
«Надо было сказать, - заметил Достоевский, - пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая...». «Замечание это, - писал Григорович, - было для меня целым откровением. Да, действительно: звеня и подпрыгивая выходит гораздо живописнее, дорисовывает движение... Этих двух слов было для меня довольно, чтобы понять разницу между сухим выражением и живым художественно-литературным приемом». Живое сочувствие Григорович к неимущим труженикам и возросший литературный талант вызвали положительный отклик Белинского: «Петербургские шарманщики» Григоровича — прелестная и грациозная картинка, нарисованная карандашом талантливого художника. В ней видна наблюдательность, умение подмечать и схватывать характеристические черты явлений и передать их с поэтической верностью».
Новаторством и яркой реалистичностью замысла и исполнения отличалась первая повесть Григорович— «Деревня» (1846). Писатель показал в повести трагические источники бесправного и приниженного положения крепостной женщины, вызванного общественным устройством, при котором прихоть одного человека давит и сушит жизнь, внутреннюю содержательность и душевную красоту подневольного человека. Следствием барского произвола считает Григорович и пассивность, забитость и разъединенность крестьян, равнодушно относящихся к распрям и драмам их крестьянского мира. Современники видели в нем первого - по значимости -бытописателя крепостной Руси, гуманно, правдиво и ярко показавшего горькую жизнь мужика. Именно в этом, считали они, состоит неумирающее значение и смысл всей его деятельности.
Но литература - не единственная сфера искусства, где проявился талант Григоровича, а горькая правда жизни - не единственная тема его творчества. Получив солидное и разнопрофильное (техническое и художественное) образование, Д. Григорович придавал большое значение просвещению и эстетическому воспитанию, которое считал вопросом «широкого общественного значения» и не раз указывал на опыт в этом деле Англии и Франции. В путеводителе «Прогулка по Эрмитажу» (Санкт-Петербург,1865) - это, кстати, первое описание замечательного музейного хранилища - он развивал свою мысль: «Эрмитаж со всеми заключающимися в нем сокровищами невольно приподымает чувство национальной гордости», «действует в пользу развития вкуса», «незаметно просвещает посетителя», так как «удовольствие, которое дает созерцание предметов художеств, зарождает в душе одно из лучших чувств - любовь к изящному и мало-помалу обращает в потребность высокие эстетические наслаждения».
Следующее произведение Григорович сделало его знаменитым писателем. В № 11 «Современника» за 1847 он опубликовал повесть «Антон Горемыка». Повесть в первоначальном варианте писатель впервые закончил острейшим социальным эпизодом—сценой бунта крестьян. Однако, чтобы провести повесть через цензуру заключительную главу о бунте заменили другим концом.
История обычного мужика, доведенного условиями крепостной неволи, до полного разорения и отчаяния, стала в повести Дмитрия Васильевича убедительным обвинением против главного социального златого времени —крепостного права.
Робкий протест против управляющего превратил Антона из зажиточного в самого захудалого мужика на деревне. Такой сюжет повести Григорович есть художественное выражение основного конфликта крепостнической эпохи. Правда, крестьяне у Дмитрия Васильевича инертны, забиты, разобщены, но объективно из повести можно вывести мысль о закономерности самого резкого проявления недовольства крестьян. Своей повестью Григорович прокладывал путь большому эпическому роману, главным героем которого будет народ. На общественное значение повести указывал Л. Толстой в письме к Григорович Д.В. по случаю его юбилея: «Вы мне дороги... в особенности по тем незабываемым впечатлениям, которые произвели на меня, вместе с «Записками охотника», ваши первые повести. Помню умиление и восторг, произведенные на меня, тогда 16-летнего мальчика, Антоном Горемыкой, бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика—нашего кормильца и—хочется сказать: нашего учителя—можно и должно описывать, неглумясьине для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом». После появления «Антона Горемыки» Григорович становится постоянным сотрудником «Современника», не раз навлекавшим на журнал своими произведениями гнев царской цензуры, считавшей многие вещи писателя «возмутительно опасными». Некоторые произведения этих лет высмеивали фальшивую благотворительность дворянства: «Бобыль» и «Капельмейстер Сусликов», 1848. Обличение дворянского «мертводушия», противопоставленного сочувственному изображению силы и красоты народной души, становится лейтмотивом произведений Григорович.
В начале 50-хгг. Появляются повести: «Неудавшаяся жизнь» (1850), «Похождения Накатова» (1849), «Свистулькин». Первый роман—«Проселочные дороги» (1852) —попытка сатирического изображения ничем не выделяющейся массы «мертводушного» дворянства, добровольно «коснеющего в невежестве». Подробнейшее рассмотрение быта провинциального дворянства в романе вскрывало всю приземленность и духовную тусклость их существования. Дмитрий Васильевич дает понять в лирических отступлениях и символических пейзажах, что подлинно народную Россию, богатую жизнью и здравой моралью, можно найти лишь на «проселочных дорогах», ведущих в «самое сердце русской земли. Недостатком романа явилось явное подражание гоголевским «Мертвым душам».
Большего успеха он достиг в «Рыбаках» (1853). Писателя интересуют в его героях черты нерастраченной душевной мощи, положительные качества простолюдинов, их нравственное здоровье. Они лживые силы русской нации в народе. «Рыбаки» были во многом удачной попыткой создать жизнеутверждающий характер человека из народа. Новым в русской литературе стало изображение Григоровичем типов фабрично-заводских рабочих и процесса разрыва общинных связей. Он противопоставил крестьянскому жизненному укладу развивающийся фабричный быт. Он скорбит о разложении и деморализации, в носимых фабрикой в крестьянскую жизнь; типичный фабричный рабочий для Григоровича — совершенно отрицательное явление.
В следующем романе — «Переселенцы» (1855—56) основной конфликт построен на столкновении помещика и крестьянина, отстаивающих разные интересы в одном деле. Переселение крестьян, затеянное вроде бы добрым барином, приводит к трагедии из-за эгоистической позиции барина, совершенно не представляющего того, чтобы у крестьян были какие-либо интересы, противостоящие барским. Дмитрий Васильевич считает беспечность и эгоизм помещиков не нравственным пороком, а социальным преступлением. В это время мужицкая беллетристика Григоровича стала терять свою актуальность. Прочитав роман Григоровича «Рыбаки» (1853), Герцен назвал его «удивительным». И он действительно был таким: по новизне проблематики, по умению изобразить простонародный быт, по своим героям — рыбакам, к реалистическому изображению которых Григорович приступил едва ли не первый. «...Этот роман,— писал Герцен,— отнюдь не пастушеский или идиллический, а вполне реалистический, написанный в патриархальном духе и преисполненный симпатии к крестьянину...»
В 1858—59 Григорович путешествовал на корабле «Ретвизан». Он побывал в Дании, Германии, Франции и Испании. Стоянки в Афинах, Иерусалиме, Палермо были кратковременны. На основе путевых заметок был написан «Корабль «Ретвизан» - одно из любопытных описаний путешествия в русской литературе, в частности, интересны страницы, посвященные Дюма - отцу и сыну. Дюма - старший побывал, как известно, в России. Проведя июнь 1858 года в Петербурге, Дюма особенно сблизился с Григоровичем, который стал «его постоянным гидом... и подробно знакомил его со всеми вопросами, связанными с русском литературой и русскими писателями.
При помощи Д. В. Григоровича Дюма перевел некоторые стихи Пушкина, Вяземского, Некрасова, а также роман И. И. Лажечникова «Ледяной дом».
С конца 50-х гг. Григорович увлекается коллекционированием живописи и художественных предметов и становится одним из виднейших знатоков в этой области. Выступает Дмитрий Васильевич и как художественный критик, освещающий западноевропейское искусство: «Картины английских живописцев на выставках 1862 года в Лондоне», «Художественное образование в приложении к промышленности на всемирной парижской выставке 1867 года». Григорович Д.В. первым привлек внимание к вопросу внедрения художественности в промышленную практику. Он утверждал, что декоративная и прикладная живопись и скульптура являются не менее важными видами искусства, чем станковая живопись или монументальная скульптура. В начале 1860-хгодов, когда в редакции «Современника» произошёл раскол между группой писателей-дворян и молодыми радикальными разночинцами, Григорович поддержал первую группу и покинул журнал. Чернышевский в своей статье «Не начало ли перемены?» подверг резкой критике Тургенева и Григоровича. По мнению современников, с тех пор Григорович к Чернышевскому, лидеру радикалов, относился с ненавистью. В 1860 году Григорович порывает с «Современником», а с середины 1860-х годов вообще прекращает литературную деятельность. Он вернулся к ней нескоро, почти через двадцать лет. Многие обстоятельства способствовали «уходу» Григоровича из литературы, в том числе и участившиеся творческие неудачи. «Бывают минуты,— признавался он Дружинину,— где мне кажется, что я... никогда уже ничего не напишу»
Увлеченный идеей «воспитания чувств», Григорович предложил программу, где перечислил меры, необходимые для достижения цели: умножение числа рисовальщиков, развитие «местного локального художества», учреждение музеев, создание специализированных программ и заведений, привлечение талантливых педагогов, развитие конкурсов и поощрительных наград, назначение денежных вознаграждений, внимание правительства, поддержка прессы и, наконец, престижность получаемого диплома, определяющего будущую карьеру.
Он не только рассуждал на эти темы, но и воплощал их на практике. Пример тому - деятельность в 1860-1880-х годах в Обществе поощрения художеств сначала в должности секретаря, затем директора. Благодаря его энергии часть намеченной программы удалось выполнить. Он организовал рисовальную школу, устроил художественный музей, мастерские, библиотеку, которые расположились в бывшем доме градоначальника Петербурга на Большой Морской. Благодаря его энергии часть намеченной программы удалось выполнить.
Не находя точек соприкосновения с современностью, и уходит в работу по «Обществу поощрения художеств», деятельным секретарем которого он оставался долгое время. По его инициативе при Обществе возник художественный музей, тогда один из лучших в Европе. Большинство экспонатов этого музея составляли образцы изящного промышленного производства. Благодаря прозорливости и вкусу Григоровича молодые Ф. Васильев и И. Репин получили возможность для совершенствования и развития их талантов. Стараниями Григоровича Рисовальная школа Общества увеличила число учеников с 500 до 1100».
Остроумие и наблюдательность Дмитрия Васильевича делали его интересным собеседником; «приятная наружность и естественные манеры» органично сочетались с «непритворной теплотой сердца», а воля (семейная черта) позволяла доводить начатое дело до конца. К этому стоит добавить блестящее знание французского языка, который был для него родным, а отсюда и французской культуры. Мать и бабушка писателя - француженки-эмигрантки, а тетка (младшая сестра матери) - та самая Камилла Ле-Дантю, которая уехала в Сибирь за декабристом В. П. Ивашевым. Там она вышла замуж за своего избранника.
А бабушка Григоровича, будучи уже в преклонных годах, добилась (что было делом непростым) разрешения на поездку к дочери, отправилась в Сибирь, пережила там смерть дочери и ее новорожденного ребенка, потом смерть зятя, осталась с тремя малолетними детьми (старшей Марии исполнилось 6 лет), добилась разрешения вернуться из Сибири и вывезти оттуда внуков - детей государственного преступника. Происходило это в начале 1840-х годов, еще в царствование Николая I, который считал декабристов своими личными врагами. Григорович был в курсе семейных дел и принимал в них живейшее участие.
Будучи уже известным литератором, Дмитрий Васильевич оказался в центре весьма знаменательного события - путешествия Александра Дюма-отца по России, которого он сопровождал, обогатив впечатления знаменитого французского писателя подробными рассказами о жизни и творчестве А. С. Пушкина, А. И. Полежаева, Н. А. Некрасова, И. И. Лажечникова, И. И. Панаева (на его дачу близ Ораниенбаума Григорович привозил Дюма).
Все эти сведения о состоянии дел в русской литературе и журналистике нашли отражение в знаменитой книге А. Дюма "Впечатления от поездки в Россию".
До конца своих дней сохранил Григорович теплоту чувств, доброжелательность, интерес ко всему происходящему в литературе и жизни. Об этом свидетельствуют его поздние художественные произведения, в числе которых известный «Гуттаперчевый мальчик» (1883) и «Акробаты благотворительности» (1885).
Трудно переоценить и такой биографический факт, как письмо Григоровича А. П. Чехову от 25 марта 1886 года. Эстетическое чутьё и прозорливость Григоровича позволили ему по достоинству оценить дарования никому ещё неизвестных художников слова. Григорович написал письмо начинающему автору, врачу по образованию, пописывающему в основном короткие юмористические рассказы. Седовласый мэтр писал: «Мне минуло уже 65 лет,— писал Григорович,— но я сохранил еще столько любви к литературе, с такой горячностью слежу за ее успехом, так радуюсь всегда, когда встречаю в ней что-нибудь живое, даровитое, что не мог — как видите — утерпеть и протягиваю Вам обе руки. ...Вы, я уверен, призваны к тому, чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий».
Письмо оказалось чрезвычайно важным для Чехова. «Ваше письмо, мой добрый, горячо любимый благовеститель, поразило меня, как молния. Я едва не заплакал, разволновался и теперь чувствую, что оно оставило глубокий след в моей душе»,— признавался он Григоровичу.
Еще Антон Павлович Чехов писал Григоровичу: «Я глубок убеждён, что пока на Руси существуют леса, овраги, летние ночи, пока ещё кричат кулики и плачут чибисы, не забудут ни Вас, ни Тургенева, ни Толстого, как не забудут Гоголя. Вымрут и забудутся люди, которых Вы изображали, но Вы останетесь целы и невредимы. Такова Ваша сила!». Григорович по праву занимал одно из ведущих мест в литературе середины XIXвека. Ряд произведений, созданных им, по праву вошли в золотой Фонд классики. До конца своих дней сохранил Григорович теплоту чувств, доброжелательность, интерес ко всему происходящему в литературе и жизни. Об этом свидетельствуют его поздние художественные произведения. Его повесть «Гуттаперчевый мальчик» (1883) была расценена критикой как «маленький шедевр». В «Гуттаперчевом мальчике» писатель затрагивает весьма злободневный вопрос – проблему обездоленного детства. Историю жизни ребенка, у которого «в детстве не было детства», и рассказывает писатель в своей повести. Григоровичу далось с большой силой поставить вопрос об ответственности общества за судьбы обездоленных. В согласии с жизненной правдой писатель отказался от благополучной развязки и назидания.
В последние свои годы он занимается написанием «Литературных воспоминаний» (1893 г.), где для будущих поколений рисует портреты Л. Толстого, И. Тургенева и других классиков, с которыми ему пришлось общаться в жизни. Творчество писателя высоко оценивала и та сермяжная Русь, служению которой посвятил он свое перо. «Один из тех серых мужиков, для которых вы так много сделали добра, хочет поблагодарить вас за ваши дорогие труды», - приветствовал Григоровича неизвестный в день пятидесятилетнего юбилея творческой деятельности писателя.
За долголетние труды по обществу Григоровичу были пожалованы чин действительного статского советника и пожизненная пенсия.
Дмитрий Васильевич Григорович умер в Петербурге 22 декабря 1899 (3 января 1900 г.). Его похоронили на Волковом кладбище.
А. А. Плещеев, встречавшийся с Григоровичем незадолго до его кончины, писал, что «душа его» была всегда «среди его уцелевших друзей в литературных кружках».
******
Нам, потомкам, осталось его богатое наследие. А для нас, озерчан, и сейчас актуально звучат слова Д.В.Григоровича из романа «Рыбаки»: «Не знаю, обделила меня судьба или наградила, знаю только, что, прожив двадцать пять лет сряду на Оке, я ни разу не жаловался. Я скоро сроднился с нею и теперь люблю ее, как вторую отчизну. Не вините же меня в пристрастии, если берега Оки, ее окрестности и маленькие речки, в нее впадающие, кажутся мне краше и живописнее других берегов, местностей и речек России».
